Предисловие 2015 года.

Этот текст я написал в 2002 — 2003 годах. Он является отчетом о путешествии, которое я совершил летом 2002 года по северным областям России. Тогда мне было очень интересно попробовать автостоп и другие возможности передвижения по стране, не связанные с материальными тратами. Кроме того, с 13-ти лет я мечтал добраться до Соловков. Но главной причиной этого путешествия было, конечно, внутреннее смущение и отсутствие точного понимания, что дальше делать в жизни. На тот момент я как раз закончил институт, но еще не успел всерьез заинтересоваться йогой. И именно это время, когда для меня (выражаясь словами Ильфа и Петрова): «Эра немого кино уже закончилась, а эра звукового кино — еще не началась», оказалось очень важным и определяющим для всей последующей жизни. И это путешествие, безусловно, очень многое изменило во мне и дало совсем новый взгляд на привычные вещи. После чего меньше, чем за год, жизнь перевернулась кверх тормашками и изменения, которые начались тогда, оказались смыслообразующими для всей моей последующей жизни.

Предупреждаю сразу, текста достаточно много. Читать лучше фрагментами. Фотографии — только мои, только той поездки, отсканированные с бумажных оригиналов. Каждая фотография открывается в окне для просмотра по клику на нее.

Приятного чтения!

На Север

От Москвы — до Ярославля

Север… Не знаю, в чем секрет того, что какие-то направления компаса оставляют тебя совершенно равнодушным, а другие с детских лет убыстряют бег сердца, тянут к себе, ждут тебя – да только ты в ответ тоже все ждешь удачного случая, ждешь, когда пренеприятнейшая категория «жизненные обстоятельства» сложится наконец-то удачно и свершится то, о чем давно мечталось. Где кончается «удачное стечение обстоятельств» и начинается твой собственный выбор, стоит ли вообще разделять эти понятия (ведь любой выбор, кажущийся самостоятельным, неизбежно навеян и продиктован тем жизненным потоком, в котором ты существуешь, а любые обстоятельства лишь камни в порогах твоей реки, дающие тебе возможность сделать тот самый выбор, кажущийся самостоятельным…) – оставим эти вопросы в стороне. Где-то щелкнул переключатель, нос ощутил веселый свежий запах грядущего переката, наконец стало ясно, что пора, что время пришло. Все стало так просто. Просто — еду на Север.

Ах, полшестого утра… «Что за бред, на фига тебе это все понадобилось?» — вопрошаешь себя, спотыкаясь на выходе из комнаты об рюкзак, заботливо поставленный тобою же вчера вечером прямо возле постели. Организм ритмично сокращается, и ритм этот – городской, безветренный и как раз пригодный для существования в скромных рамках, отпущенных тебе метражом, высотой потолков, транспортом до места, где ты учишься или работаешь и им самим, этим местом. Ритм этот неплох даже – но не сегодня, не сейчас. 31 июля, впереди на столе чашка чая, чуть дальше за ней – окно и грядущие тысячи километров. Пью чай. Километры никуда от меня не убегут.

Деньги – в принципе есть. Кроме них есть рюкзак, содержащий в себе спальник, пенку, считанные шмотки и ряд прочих мелочей. И тем, и другим буду пользоваться по мере надобности. Пригодится все – и кружка литровая, и нож, и компас, и карта, и… Пригодится весьма голова. Ею одной постараюсь пользоваться как можно чаще. Итак…

На входе в метро служителя общественно транспорта представляла собою пожилая тетечка, в троллейбусе, обитавшем на проспекте Мира / Ярославском шоссе – моложавая девица. Обе они с утра были вполне доброжелательны и с готовностью предоставили мне возможность воспользоваться транспортом, ими обслуживаемым, бесплатно. Так, уехав с первыми поездами с «Кутузовской», я в 7:10 уже размахивал правой рукою на развязке Ярославского шоссе. И, как автостопщик начинающий, умудренный опытом ни много, ни мало одной машины и 15-ти километров, был приятно удивлен фактом, что ожидание мое продлилось никак не больше минуты. Мой первый аккуратно доставил меня до Пушкино, миновав всевозможные Болшевы и Королевы, отягощенные многими знаками «Остановка запрещена» по бокам трассы. Сам он был занят на стройке чего-то вроде торгового комплекса и собирался довезти меня прямо до города, когда я объяснил, что еду пока что не в Пушкино, а в Архангельск. Не проявив удивления, он расстался со мною возле развязки, ведущей в город, и я, довольный весьма первым опытом, отправился на поиски подходящей позиции.

Трасса М-8 хороша, ниточкой бус нанизывая на себя жемчужины Сергиева Посада, Переславля-Залесского, Ростова Великого и Ярославля уже на первых трехстах своих километрах. По железной дороге маршрута этого не повторить, Переславль выпадет из ожерелья, поскольку он, как и Суздаль, отрезан от общероссийской сети железных дорог. И до Ярославля я положил себе судьбою трассу, а там – как получится. А трасса в тот день была ко мне благосклонна и никак не больше, чем через 10 минут голосования (скромного, ибо я пока по неопытности пропускал всех дальнобойщиков, все автобусы и вообще голосовал лишь по легковушкам) обогатила меня новой встречей. На стареньком Golf’е меня подхватил человек, направлявшийся в Троице-Сергиеву Лавру на работу. Был он, конечно же, вида весьма церковного, имел длинную бороду и некоторое количество икон на передней панели. Возраста был невеликого, возможно лет сорока. Кем он точно являлся я так и не понял, не священником, однако уже «посвятившим себя Богу» по собственным его словам. Был в юности кандидатом в мастера спорта по гимнастике, потом… попал в тюрьму («Где жилось мне получше, чем сейчас живется»), где и пришел к Богу. Впрочем, про себя он говорил мало, больше спрашивал, особенно узнав, что еду я на Соловки, будучи пока что некрещеным. Да и путь до начала объездной Сергиева Посада недолог и большего о нем я узнать, увы, не успел, однако попрощались мы весьма тепло, обменявшись напоследок разными пожеланиями. Он ушел налево и вверх, в город, а я отправился направо и вниз, полный весьма положительными эмоциями и растущей уверенностью как в автостопе в целом, так и в себе в частности.

Как прост и хорош этот вопрос: «Здравствуйте, можно с Вами сколько-нибудь по трассе проехать?» Отсутствие конкретного пункта назначения вкупе с привлекательными личными качествами (каковыми наделен каждый, желающий их в себе обнаружить) и легким налетом «походничества» (выраженным, к примеру, рюкзаком за плечами) формируют в голове водителя правильную картину вашей сущности (бесплатной и путешествующей) и практически неизбежно ведут к согласию с его стороны провести с вами некое время в дороге, вплоть до пункта назначения этого водителя. В моем случае – я стремился хотя бы выбраться в конец объездной, а через пять минут голосования обнаружил себя в «шестерке», наполненной голосом Жанны Бичевской, водителем в немного неловких очках и белых хозяйственных перчатках, направлявшейся аккурат в Переславль, что уже в 143 километрах от Москвы. К разговору он был не склонен, на вопросы отвечал коротко, но с готовностью, сам не спрашивая ничего. На заправке, однако, он обратился ко мне за рублем, необходимым для формирования суммы денег, не требующей сдачи, который почти немедленно вернул, чем окончательно привил мне осознание, что воистину «берут», причем «за просто так», ничего не ожидая взамен. Вообще, участок трассы до Переславля весьма характерен тем, что максимально соответствует ее названию– «Холмогоры», вверх-вниз, вверх-вниз, почти постоянно, по сторонам – луга, леса и редкие деревни. И уже в начале десятого утра я въехал в длинный древний город, тянущийся почти 10 километров вдоль центральной своей улицы – глупо было куда-то торопиться и вылезать на объездной, город этот я давно хотел почтить своим вниманием. Проехав немного по этой центральной улице (молчаливый до этого водитель начал неспешно рассказывать, какие достопримечательности мы проезжали, но из машины видно их не было, все они находились слева, за домами и я решил, что возвращаться к ним не буду), мы расстались возле некоего завода. На часах было 9:20, небо было легким и свежим, настроение весьма схожим. Пора было прогуляться и на своих двоих.

Взобравшись на земляной вал, бывший когда-то одной из линий укреплений, я впервые в дороге вспомнил о наличии в рюкзаке фотоаппарата – ведь одноглавый Спасо-Преображенский собор, построенный в 1152-1157 годах, возле которого в княжеских палатах родился Александр Ярославич Невский, был сам по себе достоин фотографирования, а отсюда, чуть сверху, за ним были видны стены и купола видимо монастыря, голубые и зеленые, справа отдыхала в лесах еще какая-то церквушка и не сфотографировать такое казалось недеянием весьма странным. Его строгая простота и легкость очень перекликаются с церковью Покрова-на-Нерли, что в Боголюбове, под Владимиром – как две лаконичные строки стихотворения, которые западают в память и в душу сильнее, чем многотомные сочинения, пусть и великие, пусть и гениальные даже.

Вообще, все древние наши города прочно связаны друг с другом, крест-накрест и в перехлест, какие-то связи просты и лежат на поверхности, другие спрятаны глубоко и требуют от человека умения и желания чувствовать, чтобы их осознать и впустить в себя. Уж как мне с первого взгляда полюбился Ростов Великий, выросший на берегу озера Неро – и не увидеть другого озера, вскормившего на своем берегу Переславль, я, конечно, не мог. «Плещеево озеро» — да это ведь из детских сказок еще! По пути к нему, обнаружил небольшое двухэтажное красное здание, гордо озаглавленное «Университет» (филиал московского «Лумумбы»), а также памятник незабвенному Ильичу, который сильно рассмешил меня. Памятник этот невелик, неровно вылеплен (словно бы из пластилина детской рукою), при этом скульптор, не ограничившись фигурой Отца и Основателя (как всегда буквой «Г» показывающего нам дорогу в прекрасное далеко), изваял при Ленине также и тумбочку, на которую поместил левую ленинскую руку, вытянутую вдоль тела и зажатую в кулаке. Он, видимо, не желал повторять каноны, размещая эту бездейственную длань в кармане, за полой пальто, или принуждая ее содержать в себе вечную кепку. Однако, поворачивая с центральной улицы на площадь с этим памятником в центре, и направляясь к нему, понять, что это всего лишь тумба никак нельзя, ибо Ленин встречает проходящего именно своим левым боком, к которому и приваяна эта тумба (она ему аккурат по пояс), и создается полная иллюзия того, что бедного маленького человечка просто вмуровали по пояс в чугунную урну, а он, пытаясь выбраться, левой рукою (еще раз – это колбаска, вылепленная из пластилина школьником начальных классов и им же приделанная к туловищу) упирается в то, куда его вмуровали, а правую в безнадеге тянет за помощью…

К Плещееву озеру ведет улица… Плещеевская. Старые деревянные домики и строящиеся каменные – по бокам. Продираюсь сквозь заросли прибрежной травы, сочной молодой и злой, вижу берег, бросаю взгляд вдаль, протираю глаза… кажется, белесое полотно недвижимой воды чем дальше, тем больше закатывается вверх, закрывая собою горизонт и, сливаясь с небом, единым покрывалом ложится над головою. Вода и небо в утренней дымке неразличимы абсолютно, взгляд привычно пытается найти точку сосредоточения, не находит ее и раз за разом падает в прибрежную растительность и многие лодки, привязанные к колышкам, стоящим прямо в воде. Заметно пахнет тиной. Задавшись вопросом о месте купания, пройдя чуть вправо, вскоре обнаружил и пляж. Пляж украшен забавными цветастыми фигурками всевозможных животных (чем-то слегка подобным всплывает из моей детской памяти Анапа – там, впрочем, все это было гораздо больших размеров и разновидностей… кажется), сонными еще кафешками «Балтики» и «Ярпива», расположенными в пятидесяти метрах друг от друга, а также воистину чудесной спортплощадкой, содержащей на песке:

• Площадки для игры в волейбол                               – 2 шт.
• Натянутые и исправные сетки на этих площадках – 2 шт.
• Площадки для игры в футбол                                   – 2 шт.
• Ворота, обтянутые непорванными сетками            – 4 шт.
• Площадки для игры в баскетбол                              – 2 шт.
• Кольца с совершенно целыми сетками на них        – 4 шт.

Для нашей страны что-то совершенно немыслимое и мною нигде, ни до, ни после, более не встречаемое…

Запах тины, при этом, материализовался. Песок, встречаясь с водой, резко приобретал темно-зеленый цвет и далее, сколько видел глаз, своей новой привязанности не изменял. Вдалеке в воде виднелись 2 человеческие фигуры и угадывался собачий лай, причем фигуры были закрыты водою менее, чем по пояс, несмотря на дальность дистанции. Что ж, купание в озере сем, видимо, требует немалого терпения и желания. На тот момент этими качествами я не обладал и поэтому рандеву с озером из сказок почел завершенным. Пора было пройтись по центру города – и снова выбираться на трассу.

Центр города встретил меня весьма оптимистичной табличкой на одном из домов, предлагавшей сразу, под одной вывеской, химчистку, ремонт обуви и ритуальные услуги (я удивился было, что тут же не предлагались и услуги салона красоты, дабы лежать не только в чистой одежде и новых светлых тапочках, но и просто красивым… хм, салон красоты «Очарование» обнаружился в соседнем доме), обилием магазинов продуктового и хозяйственного назначения и полным отсутствием магазинов книжных. Аборигены отговаривались тем, что все книжные – там, у меня за спиной, откуда я и приехал. Так, не отяготив себя никакой печатной информацией о городе и порадовавшись еще одному предприятию, родственному «Безенчуку и нимфам» и звавшемуся «Бюро добрых услуг», я прошел по той же улице до последнего дома, где от местных бабушек узнал, что до конца объездной еще километров… много, а наилучший для меня автобус все равно сворачивает через 500 метров.

Наверное, мне стоило расстроиться, но автостопщик я был, повторяюсь, еще неопытный, посему отойдя чуть в сторонку и слегка отдохнув, принялся ловить машину прямо здесь, в городе, надеясь добраться на ком-нибудь до объездной… а остановившиеся через несколько минут молодые люди (уточняю – молодой человек и девушка), заметно схожие со мною по возрасту, ехали невзначай чуть дальше – до Ярославля. Так, к полудню, первые 250 километров пути были легко и без особых трудностей мною проделаны.

Вторая же половина этих километров мною была проделана ко всему прочему еще и быстро, и весело. Молодой человек за рулем, звавшийся Артемом, являл собою пример молодого специалиста в области экологии. Девушка рядом с ним являла собою пример… девушки. Звали ее, кажется, Лена, а большего она про себя рассказать и не стремилась. Так ехали мы более часа, обсуждая дела разные. Люди сии только что вернулись из Крыма, весьма наполненные южным Солнцем, разливным вином и хорошим настроением. В Ярославль же вели их дела коммивояжерские – они продавали людям некие конструкторы для детей. На коробке данный конструктор рекламировал человек из телевизора Бахметьев, известный по передаче «Пока все дома» своими умелыми руками. Слегка исследовав содержимое коробки признал, что, будь я на 10 лет помладше, подарку такому порадовался бы сильно.

От Ярославля — до Архангельска

По въезду в Ярославль провел я некоторое время в разговорах с местными, пытаясь выяснить местонахождения улицы Попова – она требовалась подвозившим меня для завершения их коммивояжерской функции, после чего они планировали осмотреть и город. Обсудив проблему с полудюжиной человек и в итоге выяснив приблизительный маршрут, я сел обратно в машину, где узнал, что маршрут этот уже известен точно благодаря использованию Артемом чудес сотовой связи. Вскоре улица была найдена, конструктор передан, а еще через пять минут я распрощался с ребятами возле МакДональдса и отправился на вокзал, поскольку добираться до трассы через весь город было лень, а сам город я уже посетил в прошлом году и не имел в нем мест, которые хотел бы посетить вторично. И, обнаружив на вокзале электричку, которая совсем скоро отправлялась на Данилов, понял, что пока что прощаюсь с трассой – и весьма надолго.

Электричка была заполнена и везла большей частью людей местных, друг с другом хорошо знакомых. На полустанках, порой представлявших собою просто узкий бетонный блок, на который сходили прибывшие, на котором мялись ожидающие, заходили всё люди лесные, с рюкзаками, удочками и всякими грибами. Иногда на подобной же станции вдруг выходили многие, а никто не заходил. Наконец, уже весьма недалеко от города Данилова, в вагоне возникли-таки две служительницы белых билетов, которые, выслушав меня, препроводили в другой вагон. В нем, к моему удивлению, обнаружилась девушка, несшая на себе аппарат по продаже билетов (эх, будущая «тетка с кассой», а пока что – весьма миловидное создание), у которой мне порекомендовали приобрести «хоть какой-нибудь билет». Так, убедившись, что канонов не существует и что наличие «тетки» не означает отсутствие контролеров, приобрел я билет за 6 р 40 к на две зоны, получив даже сдачу с предложенных, кажется, восьми рублей и достиг Данилова к трем часам дня 31-го июля.

Там я провел не больше часа, испробовал местный дешевый квас (3 рубля пол-литра) и привокзальные пирожки, подивившись высокой цене билета на 1 зону (4 рубля), все-таки приобретя оный (до Макарово) и вскоре сев в чрезвычайно модную, синюю, с огромными тамбурами и электронным дисплеем на лобовом стекле, электричку (такие изредка возникают в Московской области, скажем). При этом вагон, не поселись в нем я и еще две женщины, отправился бы в сторону Вологды совершенно пустым, да и в других вагонах человеческое присутствие обнаруживалось лишь отдельными островками, терявшимися в необъятных просторах, заполненных пустыми сиденьями. Возник вопрос – зачем гонять такую большую и красивую электричку, если вагоны и на 5 процентов не заполняются пассажирами? Да вот спросить было и некого…

Билет оправдал себя полностью, ибо до Макарово целых 3 остановки, и за это время синяя форменная женщина успела пройти всю электричку насквозь, уделив внимание и моему скромному билетику через надрывание последнего. Ехали мы долго. Весьма долго. Очень, очень долго ехали, без восьми минут 4 часа потратив на преодоление 120 километров. Людей становилось ненамного больше, теткам с кассами почти не было работы. За окном проползала самая что ни на есть срединная и центральная Россия, полусгоревшие деревянные домики с криво висящими табличками символизировали собою очередные остановки, на соседнем сидении располагалась грустная подвыпившая женщина, которая периодически дискутировала со своим попутчиком, слушая при этом плеер, результатом чего была ее излишне громкая и экспрессивная речь. А я ерзал на сидении и проклинал себя  за то, что не поехал стопом прямо до Вологды. Я спал, когда женщина молчала, просыпался, когда она снова начинала говорить, пил, читал, ел, опять спал, смотрел в окно и снова читал Кундеру. В итоге, отстав от графика на полчаса, синий монстр сей остановился-таки перед Вологодским железнодорожным вокзалом. 8 вечера было на часах.

Итак, Вологда. Следующим известным и более-менее крупным городом на моем пути должен был стать собственно Архангельск, до которого было еще более 700 километров, так что нужно было хорошенько осмотреться и составить план дальнейшей поездки. Первым делом – вокзал. Создание цвета морской волны, большое, содержащее в себе помимо привычных расписаний, залов ожидания, милиционеров, рюкзаков, касс и бомжиков также и приятную кафешку вкупе с переговорным пунктом. Помимо прочего, в торце размещалось электронное табло в виде бегущей строки, которое без устали разноцветными буковками сообщало различную информацию касательно СПИДа. Буквы бежали весьма быстро, а текст был велик – не дождавшись повторения, бросил я подобное созерцание и перешел к более активным действиям. Это выразилось в помывке рук (здесь же, возле зала ожидания – право, славный вокзал!) и ознакомлении с расписанием. Электрички в расписании еще были, на север, до Коноши, их было аж 2 в день, но ближайшая – в 8 утра, почти через 12 часов. Весьма расслабленный тем, что мне предоставлена масса времени для познания сути города Вологды, я вздел на плечи рюкзак и отправился за оным познанием, довершая по пути последний оставшийся с собою московский огурец.

Вечерний город был мягко подсвечен неспешно угасавшим Солнцем, улицы чисты и просторны, вологжане (а особенно вологжанки) – порою просто красивы. Почти сразу же обнаружил на уличном стенде схему города, где любезно было обозначено и мое местоположение. Прошел по центральной улице города – улице Мира, шаг за шагом констатируя ее заметную схожесть с бульварным кольцом Москвы в лучших его проявлениях. Вскоре добрался и до речки Вологды (вот и еще одна схожесть с Москвой – и это помимо совпадения официальных годов основания обоих городов), на мосту через которую окончательно сформировался в моей памяти оттиск, своеобразная моментальная фотокарточка Вологды, которая всегда в первую очередь будет всплывать в моей голове при упоминании этого названия. Очень уездный город. Всамделишный, почти такой же, наверное, каким был и в XIX веке. Неосмысленно, но постоянно продолжалась перекличка с Москвой – и речка, неширокая и заметно загрязненная, навевала ощущения, что именно так выглядела под стенами Кремля Неглинка, пока ее не заточили в подземную трубу. Этот сумасшедший, огромный, многоликий, грязный, красивый, ужасный город Москва – он вырос именно из такого, неспешного, хранящего в стенах старых домов отзвуки копыт двуколок, городка, какой предстала предо мною в рыжих закатных, еще июльских лучах, Вологда. Москвичи, живущие Москвой полуторавековой давности – приезжайте в Вологду и вы легко ощутите то, что в самой столице зачастую теперь только лишь угадывается да хранится в старых литографиях…

И по набережной, слева и справа – всё церкви, церкви. Пять, шесть, семь… Средоточение – Кремлевская площадь, с которой вниз к реке легко спускается зеленый склон, на котором всё – пары, пары. Сменяя друг друга, они сидели и стояли недалеко от места, где устроился на пенке я – а я все сидел и смотрел, на них, на небо, на купола, на речку, на песок и детей, бегущих по нему. И говорил спасибо Жизни, занесшей меня сюда.

Однако постепенно темнело и холодало – и я встал. Обнаружил, что ежедневно в Свято-Прилуцкий монастырь, что в 10 километрах на север от города, ходит экскурсионный теплоход. Подивился памятнику, изображавшему некоего коня и некоего возле него человека, и не имевшему на себе никаких объяснительных надписей – кому это памятник и в честь чего. Кроме того, на самой площади весьма любопытна колокольня, готическая внизу, но увенчанная православным куполом. Воздух постоянно разрывался резкими выхлопами мотоциклов – местная молодежь мужеского пола заметно привязана к данному средству как передвижения, так и привлечения к себе пола женского, разномастные молодые люди наворачивали друг за другом круги на любых мало-мальских площадях, горделиво газовали на боковые улицы, откуда через минуту вылетали обратно на площадь, тормозя до черных полос на асфальте. Даже возле характерной компании, игравшей воздушными шариками и периодически изрекавшей: «Горько!» стояли мотоциклы в количестве двух (при том, что ничто в брачующихся и их окружении не выдавало их принадлежность к какому-нибудь байкерскому движению, да и мотоциклы были цивильны). Было уже 11 вечера, довольно темно, но в городе продолжали жить троллейбусы (ходят они в Вологде вплоть до полуночи). А я уже неспешно шел я обратно на вокзал, погруженный в невнятный какой-то клубок мыслей и лениво отбивался от любопытных до меня подвыпивших девушек, возжелавших узнать, не наркоман ли я. Я оказался не – и девушки те слегка разочарованно отошли (в смысле, в сторону…)

Возле вокзала, справа, располагается почтамт. Здание сие велико и украшено электронным табло, на котором грешное слово «ПОЧТАМТ» препарировалось всеми возможными способами, загораясь и потухая то целиком, то начиная с начала слова, то возникая из середины, с буквы «Т», то собираясь с букв крайних… привычно уже не дождавшись повторения, я произнес хвалу изобретательности заведующего делами электрифицированных надписей – и проследовал на вокзал, где меня и застал август. Там я испросил кипятку и соорудил себе чая, выпив его с местными пирожками. До электрички, хм, 8 часов без хвостика. По всему, пришло время задуматься о новом для меня опыте – низкозатратной езды в пассажирских поездах дальнего следования. Ближайшим оказался поезд №220 Москва – Котлас, что прибывал в 2:43, его я и стал ждать.

Вскоре он и прибыл. Встал, ощетинившись проводниками и проводницами. Я же, подрагивая рюкзаком, направился  немедленно к ближайшей выглядывавшей из вагона женщине и поинтересовался у нее, где обретается начальник поезда. Открыть мне этого она сразу не пожелала, спросила, мол, зачем мне это, а услышав, что путешествую я оттуда-то, да еду я туда-то, и вообще – пустите меня, пожалуйста, до Коноши, направила сразу в последний вагон, суть плацкартный. Его караулил мужчина, пожелавший увидеть записку от начальника поезда, которая разрешала бы мое присутствие, за неимением оной я направился в обратный 10-вагонный путь и объяснил потребности того мужчины уже известной мне проводнице. Та мне открыла, что начальник почивает (как я уже потом выяснил, ночью – это удел почти всех начальников поездов), что будить его нехорошо, но, немного подумав, все-таки исчезла на несколько минут в вагоне, а по возвращении сопроводила меня вновь до последнего вагона, где объяснила мужскому проводнику, что взять меня можно, начальник разрешает. Проводник произнес сакральную фразу: «Если ревизоры – то я тебя не видел и вообще немедленно сойдешь», я с готовностью согласился – и в 3:15 ночи продолжил свой путь на север. Уже светало. В вагоне было заметно холодно, и я почти не поспал. Всё радовался своей мудрости да смотрел в окно. Вожега, Явенга – одинаково строгие, черные, деревянные дома отмечали новые станции и полустанки, Солнце неспешно всходило. И в 7 утра, в 707 километрах от Москвы меня встретила первая на моем пути настоящая северная станция – Коноша. Проводник, прощаясь со мной, выразил сомнение, что я легко смогу добраться до Архангельска, я же, поблагодарив его да проводницу, вписавшую меня, оптимистично и самоуверенно направился на вокзал. Впереди был целый, длиннющий день.

В здании вокзала имелись камеры для хранения багажа, сидения для хранения пассажиров и касса. Ждать 10 часов рабочего поезда на Няндому смысла никакого не имело – и менее, чем через час я, так и не познав красоты станции сей, а лишь приобретя местную газету «Коношинские ведомости» за 4 рубля, обрушился всей своей просьбой на пожилую весьма тетечку-проводницу скорого поезда №134 Москва-Архангельск. Начальник, понятное дело, отдыхал, да и за бесплатно он все равно никого не возьмет, в ответ объясняла мне проводница. Тогда я выгреб из кармана остававшиеся в нем 20 с мелочью рублей и ими женщину эту соблазнил, ибо она немедленно пустила меня внутрь, устроила на верхней полке купейного вагона, быстро и равномерно распределив имевшиеся на ней вещи по полу и второй пустой полке, после чего вышла, рекомендовав мне поспать. В вагоне было тепло, полка мягка – и я воистину ненадолго задремал. Проснувшись же, продолжил изображать спящего, в тайной надежде проехать и Няндому и все остальное – вплоть до Архангельска. Так пролежал я долгое время и мне начало казаться, что уж скорый-то поезд эти 100 с небольшим километров до Няндомы давно должен был преодолеть. Согреваясь мыслью этой, я снова задремал, а проснулся оттого, что дама-проводница дергала меня за ногу, говоря, что приехали. Я сполз вниз. Выдал ей 20 рублей (прочая мелочь ее оставила равнодушной). При этом часы в коридоре показывали 14 часов с минутами и я весь наполнился радостью, что так много проехал. Только вот где я? Архангельск – вроде рановато… Обуреваемый сомнениями, прошел я в дверях вагона мимо проводницы, уже активно впускавшей кого-то другого за деньгу, на которой угадывался Большой Театр, и на платформе обратился к первой замеченной женщине. «Что это за станция?» — вопросил я. «Няндома», — резонно ответила она. Я достал часы – 10:15 утра… И какой же ты после этого скорый?!

Няндома оказалась Няндомой, а не Няндомой, равно как и Коноша — это Коноша, а не как я ее вначале называл, Коноша. Вообще, очень многие северные названия имеют ударение на первом слоге, что мне казалось неестественным – даже карельский город Кондопога произносится именно как Кондопога и никак иначе. Итак, нарисовав в своем блокнотике над буквой «я» жирный знак ударения, я через минуту с восторгом обнаружил на вокзале в расписании поезд за номером 672 Няндома-Архангельск, отправлявшийся в 14:37 и прибывавший в столицу области в 23:00! Таким образом реальным становилось еще вчера казавшееся недостижимым желание достичь Архангельска из Москвы с одной только ночевкой. Однако такое простое разрешение дорожного вопроса возбудило во мне сомнения и колебания, ибо восхотелось мне вероятность доезда на поезде сем до Архангельска довести до ста процентов, и никак не меньше, а впрашивание к начальнику поезда таковой гарантией не обладает. К тому же, я не знал сути данного поезда. В итоге двухчасовых моральных мучений, я-таки встал в кассу и приобрел космический билет до Плесецка за 55 рублей и 90 копеек (эта сумма составила ²/3 от общих затрат на дорогу до Архангельска), оплатив тем самым 2 часа поездки, зато морально раскрепостившись. Да не осудит меня никто за это!

Вокзал в Няндоме деревянный. Внутри имелась столовая, естественно №2, естественно же закрытая по причине необъясненной, видимо, просто по причине первого августа (а почему бы и нет?). Слева и справа от вокзала обнаружились точки связи этого чисто железнодорожного узла с прочими местностями – то были остановка автобуса на Каргополь (чисто информативно: из Няндомы автобус уходит в 8:45, из Каргополя – в 6:00 и 11:00) и стоянка частников-таксистов, предлагавших мне воспользоваться их услугами для достижения города Архангельска. Я их предложения отклонил, попутно узнав, что путь этот лежит через трассу М-8, до которой только от Няндомы 135 километров – далековато. Можно, в принципе, ехать и через Плесецк, это короче по расстоянию, но дорога – грунтовка. Оставил тех таксистов за прослушиванием популярного шума, для простоты именуемого музыкой и совершил небольшой променад по небольшому же городу, к своему стыду ничего для себя из него так и не вынеся, поскольку достопримечательностями окрестности вокзала не обременены. Далее лишь ждал поезда.

Прошли часы. Солнце уже стелилось по горизонту, поезд грохотал мостом над руслом Северной Двины. Уже архангельские дома были местами украшены древними плакатами: «Слава труду!», «Ударный труд – Родине» и прочими, того же свойства. В 23:10 – плавная остановка у вокзала. Прохладно. Легкие сумерки. Эх, немало часов отнял я у ночи за эти полтора дня пути! Троюродной сестры моей дома, на улице Гайдара, естественно не оказалось. Благо, возле подъезда бродил человек с собакой – с ним я подружился и он дал мне позвонить из своей квартиры на мобильник моей юной родственнице. Через 5 минут фары разрезали надвигающуюся ночь, из-за фар угадывалась «Нива» с моей сестрой за рулем. Ура, первые 40 часов пути и 1130 километров успешно преодолены.

Архангельск

В городе Архангельске я прогостил 5 дней. Первые два дня видел почти все, что можно было увидеть, но не запомнил почти ничего (это сестра на большой скорости швыряла мне в боковое окно «Нивы» все новые и новые виды Архангельска, даже их комментируя, но скорость и хаотичность нашего движения была так велика, что в голове почти ничего не отложилось). Два других дня я провел в городе на своих двоих, видел гораздо меньше, но почти все, что и было мне интересно. Наконец, день пятый был посвящен поездке в Малые Карелы и в Северодвинск, на остров Ягры. Что касается Малых Карел, представляющих собою обширное попурри из разнообразных деревянных построек Севера, собранных в одном месте и соединенных дорожками и указателями, то они весьма хороши и безусловно достойны посещения. Которое официально платное (25 – 15 – 10 рублей для, соответственно, взрослых, студентов и детей). Денежный вход обеспечивают женщина в будке, билеты продающая, и женщина на открытом воздухе, в паре метров от той будки, эти же билеты проверяющая. Однако эта вторая частенько, особенно при неблагоприятных погодных явлениях, скрывается в предназначенной ей будочке, так что даже через официальный вход порою можно пройти совершенно бесплатно. При этом, если есть желание, то и дырку в заборе можно найти всегда. Собакам вход почему-то запрещен (хотя их пожароопасность наименьшая среди всех существ, посещающих этот музей), но дама в будке с готовностью нашу собаку пустила, предварительно, правда, обилетив ее по детскому тарифу (после этого, бродя по территории, мы настоятельно рекомендовали собаке громко лаять, гадить, всюду носиться и делать прочие недостойные культурной собаки вещи – «ведь плочено»!). Сами тоже вошли по билетам, сделав сей скромный взнос в дело сохранения памятников деревянного зодчества.

Территория разделена на две части оврагом, вниз-вверх по склонам которого ползет длиннющая деревянная лестница. Экспонатов много, во все можно заходить внутрь, более не платя ни копейки, можно качаться на веревочных качелях, можно лежа фотографироваться на музейном колодце – порядки весьма либеральны. В каждом доме/экспонате также содержится одна или две тетечки-смотрительницы, работа которых заключается в ежедневном сидении от и до в одном помещении и слежении, чтобы туристы что-нибудь не сломали или не свистнули (а случаи были…). Отсюда формируются две полезные для любопытствующих черты их характеров – замечательное знание самого здания и всего, что в нем, а также повсеместная готовность к разговору, желание разговора – так, только с одной из смотрительниц мы проговорили более получаса, многое узнав в том числе и о нелегкой северной жизни, о предпочтении большинства иметь лишь одного ребенка (больше не сдюжить), о том, что прямо на территории растет много грибов и смотрительницы их ежедневно собирают, о забавных историях, которые происходят порою, а также о многом другом. В избе, которая топилась по-черному я впервые осознал этимологию глагола «осаживаться» – весь потолок над печью был черен, в саже, он в процессе жизнедеятельности печки «о-саживался», покрывался сажей, теперь же осаживаться способна и пыль, и снег и многое другое. Во время посещения одного здания вдруг зазвонил колокол, и нас попросили поскорее ретироваться наружу, ибо начинался свадебный обряд, исполняемый по древним карельским традициям и заказываемый при желании поступающих в брак за большие весьма деньги. Мы отошли и стали смотреть. Вскоре из-за поворота возникла лошадь, неспешно тащившая тележку, умещавшую в себе жениха с невестой (последняя явно замерзала, промокала под моросившим дождиком, опасалась черных брызг из-под колес, но все-таки держалась браво), а также некоторых других людей. Разгрузившись, первые двое встали перед входом в здание, откуда были изгнаны мы, прочие сформировались в шеренги по бокам новообраченных, а из самого дома появилась женщина в расшитом платье и чем-то большим на голове, держа нечто в кулаке. Она произнесла торжественную речь, напоминая собою при этом хорошего экскурсовода, в сотый раз говорящего один и тот же досконально выученный текст. Молодые нетерпеливо переминались с ноги на ногу, вскоре были радостно закиданы расшитой женщиной и коварными флангами большим количеством какой-то крупы, которая содержалась в их сжатых кулаках, после чего все удалились в дом. Вообще, Малые Карелы посещает практически каждая архангельская свадьба, чаще без подобных обрядов, а просто гуляя подвыпившей толпой черных отглаженных брюк и каблуков-шпилек по лужам и мокрой траве, испрашивая у хранительниц, где можно раздавить очередную бутылку шампанского. В день же Великой Масленицы машины запруживают все подъезды ко входу на многие сотни метров и огромное количество людей на этой небольшой территории весело бесятся, провожая зиму, порою «минус-сорока-градусную», встреч лету, порою «плюс-тридцати-пяти-градусному».

Потом отправились в Северодвинск – 30 с небольшим километров от въезда в Архангельск, исполненного в виде корабля, находящего на надписи «Архангельск», характерного тем, что он является отправным пунктом всех свадеб, направляющихся в Малые Карелы, а поэтому всегда украшен россыпью шампанских бутылок выпитых и осколками таких же бутылок, только об эту надпись в порыве разбитых. Сам Северодвинск ничем особым не примечателен, интересен его островной район, тот самый остров Ягры, где Двинскую губу Белого моря и белые же многоэтажки разделяет лишь неширокая песчаная полоса пляжа. Для попадания сюда надо на въезде в Северодвинск в районе железнодорожного переезда свернуть направо, после чего дорога прямиком выводит к морю – впрочем, при использовании автостопа все это легко можно узнать у водителя или прочих местных жителей. Там мы пробыли очень недолго, ибо шел дождь и дул сильный, холодный, морской ветер. Хотя пляж хорош и в подходящую погоду я бы с удовольствием здесь искупался, я лишь сфотографировался, промочился снизу и сзади морем, сверху дождиком, после чего путь наш с сестрой лежал домой.

Никогда не был в Нью-Йорке. И особенно не стремлюсь. И тем не менее, мне видится некая связь этого далекого иноземного города со столицей Архангельской области. Связь сомнительная, и, возможно, притянутая за уши, но тем не менее. Во-первых, ни в одном другом российском городе не наблюдал я такой определенности в области определения сути городской улицы, как в центральной части Архангельска. Всё, что идет параллельно главному лучу города – Воскресенской улице, тоже улицы. Всё, что эти улицы пересекает, полукольцами повторяя форму набережной Северной Двины – проспекты. Streets и avenues, ни больше, ни меньше. Высотное, 24-этажное офисное здание, которое возвышается над городом, являет собою точную уменьшенную копию небоскребов Всемирного Торгового Центра. Да и вообще, определение «город контрастов» весьма применимо и к Архангельску – ты находишься в центре, возле высотного здания, широкая 6-полосная улица с активным движением, много хорошо одетых людей. Но проходишь пару сотен метров, заворачиваешь за угол – и видишь деревянные тротуары, деревянные же покосившиеся дома, и старушку, следящую за двумя пасущимися козами, которая не может ходить, сидит на большой двухколесной хозяйственной тележке и просит тебя перевезти ее поближе к козам, которых она перестала видеть…

В городе наиболее интересна, конечно, набережная. Северная Двина здесь достигает своей максимальной ширины и с берега берег противоположный лишь угадывается тонкой полоской лесов. Хотя сама река заметно загрязнена и люди в ней стараются не купаться как по причине нечистоплотности, так и потому, что дальнее уплытие от берега чревато попаданием в водоворот, которых в течении множество, и невозвращением на сушу. Мост через далеко не самое широко место русла составляет 1020 моих шагов, хотя здесь довольно странно говорить о русле вообще, ибо дельта Северной Двины усыпана островами, большими и маленькими, по которым размазан город и пригороды (здесь существуют пригородные теплоходы) и между которыми многочисленными протоками скользит река, и каждая из этих проток соизмерима по ширине с Невою, скажем. Великая река, самый длинный мост через нее, шагающий с острова на остров через 3, кажется, протоки, длиною более четырех километров. Однако, при всем ее величии, вода из архангельского водопровода по мнению приезжавших заморских специалистов, по американским стандартам непригодна даже для мытья посуды. Впрочем, что нам до их стандартов?

В городе существует все три вида наземного транспорта. Трамваи при этом являют собою точные копии тех, что неоднократно встречаются на рисунках, изображающих зимние блокадные дни Ленинграда – замерзшие у обочин и занесенные снегом. Такие же, с позволения сказать, формы, такие же «рога», вместо стекол порою что-то непрозрачное. Люди на улицах весьма приветливы и доброжелательны, женское народонаселение заметно отличается от Ярославско-Вологодского – более приземистые, коренастые, ощутима северная порода. Хотя стоит завернуть на рынок – и попадаешь в хорошо знакомое царство грузинисто-азербайджанистых людей, словно и не уезжал из Москвы. Слава коммерции! Также мною были отмечены диско-бар «Мавзолей» и памятник на Троицком проспекте в форме обелиска, к которому приделан некий человек с оленем, с гордо звучащей надписью: «Пролетарской волей и напором край суровый и отсталый превратим в индустриальный новый север». Погода в Архангельске (как, впрочем, и везде на этих широтах) сильно неустойчива, десять раз на дню Солнце может смениться дождем и вновь воссиять на небе через 10-15 минут. Удивило полное отсутствие в городе свежей рыбы, все сплошь такие же привычные нелепые замороженные трупики, и, при в принципе очень схожих с Москвою ценах на большинство товаров, дикие цены на фотоуслуги: печать 10х15 стоит 4 рубля 90 копеек, проявка – 40 (сорок!) рублей, пленки приближаются к сотне.  Так суров север.

Высокое офисное здание привлекло меня возможностью взглянуть на Архангельск с высоты. Для этого я проник внизу через проходную, представлявшую собою стол, за которым сидела дама и читала книгу. Желавшие что-то ей при входе предъявить – это предъявляли, не желавшие (равно как и не имевшие ничего, что можно было бы предъявить) проходили просто так. Я уподобился вторым и вознесся на лифте на 24-й этаж. Там к путешественнику отнеслись очень дружелюбно, позволили пофотографировать, а две дамы из кабинета с надписью «Директор» так просто бросили все свои рабочие дела с тем, чтобы обеспечить мне наилучшие условия фотосъемки. Сфотографировав город с трех из четырех возможных сторон, я довольный спустился вниз.

 

От Архангельска до Кеми

6-го августа я отправился на вокзал, дабы выяснить возможности отъезда. Путь мой дальше по планам лежал по железной дороге, вдоль Белого моря, до Кеми и кроме планов я не знал более ничего. Расписание же на вокзале ввело меня в еще большее смущение, поскольку в нем были указаны сразу три поезда за номером 671, все отправлявшиеся в 22:10, но имевшие совершенно разные как пункты отправления, так и прибытия, при том, что собственно Архангельск значился отправным пунктом лишь для одного из этих «трех» поездов. Как потом оказалось, поезд был, конечно, один, но состоял из вагонов сразу до Няндомы, Онеги и Малошуйки – а в пути происходили две переприцепки так, что все пассажиры попадали туда, куда им и было нужно. В любом случае, изначально весь поезд шел на юг, а именно это мне и было нужно. Так что в 21:45 я уже прощался с сестрой на перроне (спасибо ей за гостеприимство!) – после чего отправился на поиски начальника поезда.

Мытарства мои вдоль этого многовагонного состава растянулись минут на 20. За это время я успел пообщаться с начальницей поезда, двумя проводницами, мужчиной из вагона грузового и женщиной из багажного, а также с машинистами, при этом совершив неоднократный пробег по платформе. Все отговаривались грядущими ревизорами в Исакогорке, машинисты же просто грустно мотали головой – и никто не брал. Это был облом, большой, который неожиданно чрезвычайно поднял мне настроение (эх, если бы ко всем жизненным обломам мог я относиться так, как относишься к ним в дороге!) – значит меня уводило на другую дорожку, несомненно правильную. И  следующий день это однозначно подтвердил. Пока же я вернулся домой к сестре, сильно ее этим удивив и изготовил будильник на 5:30 утра. В 7:00 шел пригородный поезд до Обозерской.

Большая серая утренняя крыса неспешно вылезла из придорожной растительности и по-хозяйски побрела через Воскресенскую улицу – такой картиной встретил меня Архангельск на следующее утро. Крысы, конечно, есть в любом городе, но обычно они скромны, представляя из себя нечто вроде хоббитов – их много, но почти никто их не видит. Здесь же, особенно по вечерам и особенно возле подъездов, эти длиннохвостые создания просто правили бал, носились в скрывавшей их траве, периодически из нее выпрыгивая, напоминая собою маленьких, отбившихся от рук, такс. Ими, отчасти, компенсируется сравнительный недостаток городской фауны, ибо обычных голубей и воробьев в Архангельске мало. Вообще, крысы по сути – милейшие создания, хотя и перегрызают у стоящих возле подъездов автомобилей под капотами все, что только можно перегрызть, а зимою греются на них же, порою там и замерзая. Последняя же из виденных мною в этом городе крыс, не дойдя до середины улицы, была спугнута надвигавшимся автобусом  и юркнула обратно в кусты. Я же оказался смелее и мудрее, автобус пропустил, после чего форсировал безлюдную улицу и вскоре был уже на вокзале.

На перроне стоял единственный поезд, на нем было таинственно обозначено «Архангельск – Пукса», вход в каждый вагон заполняли собою женщины в железнодорожной форме. Не давая голове успеть даже задуматься о том, тот ли это поезд, что мне нужно и что, если снова не пустят, напролом проник в один из вагонов, потеснив проводницу своим рюкзаком. Да она была и не против. Вскоре поехали, и продолжалось это более двух часов – пока наконец в вагоне не возникла та самая подвинутая мною проводница, на сей раз с сумкой, наполненной рулонами разномастных билетиков и не возжелала меня обилетить. У нас завязался довольно длительный разговор, в ходе которого я объяснял ей свою сущность путешественника, она же мне – сущность ревизоров, и в этот поезд севших в Исакогорке. Обсуждение родило компромиссный вариант – и я направился в первый вагон, чтобы испросить позволения проехать бесплатно у самих ревизоров. Вагон тот был плацкартным, в первом «купе» которого располагались три женщины, имея на троих 2 синие форменные одежды и один любовный роман в мягкой обложке. «Простите, это вы ревизоры?» – «Да, а что Вам нужно?».

Послушать многих работников железной дороги, так ревизоры – это что-то страшное, чем можно пугать детей перед сном, нечто среднее между Бабой Ягой и полотером, проклятие всех проводников и билетеров. Практика показала, что подобные речи чаще всего – лишь простейшая отмазка, поскольку на деле ревизоры и проводники состоят повсеместно в отношениях если не дружеских, то спокойных и товарищеских. Так и сейчас – одна женщина в форме была проводницей первого вагона, две другие – собственно ревизорами, при этом разговор их тек рекой и, видимо, уже не первый час, доставляя им заметное удовольствие. Я подсел сбоку к даме с романом, напротив двух других, превратив тем самым устойчивый треугольник их беседы в менее устойчивый квадрат и начал, попеременно обращаясь к каждой из них, неспешно рассказывать про свою поездку. Дамы заинтересовались, стали задавать вопросы, я стал отвечать, уже просто разговаривая с людьми, а не с некой функцией «ревизора», исполняемой человеком, от которой желательно получить то-то и то-то. Вообще, слишком часто мы, общаясь с человеком, видим перед собою не самого человека, а исключительно функцию, что он выполняет на данный момент – будь то продавщица, от которой что-то нужно нам, или милиционер, которому что-то нужно от нас. Наличие функций мешает объективно смотреть на вещи, функции в конечном итоге скрывают собою истину «Возлюби ближнего, как самого себя», ибо шахтер не может «возлюбить как самого себя» укротителя тигров, а лишь вылезающий из шахты человек Иванов может – уходящего с арены человека Петрова. Дорога вскрывает это в тебе, делает очевидным и простым. И в этот раз, после замечательного 15-минутного разговора, я получил безусловную поддержку и одобрение ревизорствующих женщин, и вернулся в свой вагон. Вскоре пришел и момент маленького локального триумфа – ревизорши наконец пошли по вагонам, ко мне обратились: «Ваш билетик». Я улыбнулся – и услышал в ответ: «А-а, это Вы…» Было приятно.

В полдень я был в Обозерской. Вместе со мною вышли дамы-ревизоры, поезд же, опровергая как расписание, сулившее ему конечным пунктом собственно Обозерскую, так и таблички на вагонах (до мифической Пуксы поезда давно уже не ходят), отправился дальше, до Плесецкой. Я же отправился на изучение сути этого узлового железнодорожного пункта. Узнал, что он славен несколькими цифрами: это 1000-й километр от Москвы, а также в 1999 году, когда в узких кругах широко отмечался праздник 70-летия начала электрификации железных дорог России, Обозерская стала 40000-м электрифицированным километром России, в память о чем на станции был водружен памятный столб и деревянная часовня. Пассажирского же сообщения по одноколейной ветке, идущей вдоль Белого моря до Кеми и там соединяющейся с оживленной Октябрьской железной дорогой, по той ветке, которую я сам избрал себе в судьбу, не было почти никакого. По крайней мере, в обозримом будущем относительно полудня 7-го августа. Так я был поставлен перед необходимостью искать новые возможности проезда. Да и что искать – по крайней мере три товарняка томились на путях, зелеными головами своих локомотивов устремленные в нужную мне сторону (не скрою, использовал компас…), под моросившим дождиком ожидая  отправления.

Через недолгое время и две неуспешные попытки вписки, я уже размещал свои вещи в задней кабине локомотива, содержавшего в себе также инструктора локомотивной бригады. Состав чудесным образом отправился через 5 минут, и я был весьма доволен. Инструктор, сухопарый усатый мужчина лет 55-ти, читал современный детектив в цветастой обложке, а вскоре и вовсе ушел в переднюю кабину, предоставив меня самому себе в новой для меня обстановке. Обстановка представляла собой салатовую приборную панель с 11-ю круглыми приборами на ней, вид на бесконечные вагоны с углем из окна, какие-то ручки, переключатели, даже спидометр, а также «радиоточку», непрерывно вещавшую. Подъезжая к станции Мудьюга, слышал примерно такой диалог: «Мудьюга, Мудьюга! Второй путь свободен! Мудьюга! Рукав подвешен, веточка тоже висит – без замечаний. Мудьюга…» — шпионам капиталистический стран здесь совершенно нечего ловить… Что же до скорости передвижения, то… неспешная. Времени привыкнуть к обстановке и теплу кабины было предостаточно – 167 километров до Малошуйки мы ехали более 7 часов, средняя скорость – 22 км/ч. При этом подвоз в товарняках весьма распространен, в каждом втором встреченном локомотиве в задней кабине сидели люди, порою по 4-5 человек. Я же, будучи один, довольно успешно культивировал в себе умение не думать о часах. Хоть и медленно, но ведь главное – еду. Пересекли реку Онега – мелкая, неширокая, порожистая, а через два с половиной часа в кабине возник тот инструктор:

— Все, приехали, Малошуйка. Вылезай – вон тепловоз стоит, там тебя возьмут, скажи, что до Сумпаса (или что он там сказал?…), я тебе эту дверь сейчас открою, — залпом произнес он и, открыв дверь, куда-то исчез. Я, будучи слегка контуженным новостью, поскольку надеялся прямо с этим локомотивом до Кеми и добраться (святая простота!), полу-выпал на пути (дверь в локомотиве заметно удалена от грешной земли, к ней ведут 3-4 вертикальные ступени, так что с непривычки наибольшую проблему представляет именно покидание кабины). Пол-десятого вечера. Тепловоз, бордово-оранжевый монстр, действительно был совсем рядом, затемняя окружающее пространство столбом дыма из разогревавшегося нутра.

— Здравствуйте, я вон из того локомотива, мне сказали, что Вы – добрый и возьмете меня до Сумпаса, — так же залпом выдал уже я, все продолжая гадать над тем, понял машинист – докуда, или нет, и что это вообще за «Сумпаса» такая. Он понял, даже улыбнулся – «Залезай», — говорит. Я залез в заднюю кабину, в которой уже находился охранник – флегматичный человек небольшого роста, мало напоминающий собою того, кто должен что-то вообще охранять. Работа его заключается исключительно в сопровождении состава до пункта назначения и собственного возвращения обратно домой. При этом, он должен следить, чтобы никто не залез в ближайшие к локомотиву вагоны, а также, видимо, должен гнать всех, кто хочет проехать с ним в задней кабине. Меня он не погнал, состав, наверное, уже успел осмотреть – и теперь лишь сидел, почитывая газету да ожидал отправления. Я же, за неимением газеты, занимался лишь последним. В 10 вечера – поехали.

В Малошуйке этой кончается электрификация и дальше по ветке электровозам путь заказан. С первых же минут меня удивил факт того, что паровозы сейчас считаются чем-то рудиментарным, тем, что только школьники начальных классов рисуют на листочках в клеточку, изображая при этом огромный черный столб, под которым угадывается некоторая конструкция на колесах. Паровозы – есть! Дым от сгоравшей солярки застилал небо, проникал в кабину, оседал на стеклах очков, он был везде и повсюду как только, поднатужившись, эта железная махина выдавала 30 километров в час. Все вокруг, включая одежду охранника, несло на себе следы солярки. Пол был покрыт толстым слоем черной липкой массы. Дурно пахло. Тепловозы, думал я, должны быть местом ссылки проштрафившихся машинистов и охранников. Хотя, наверное, ко всему привыкаешь…

Обсудив со мною немногие жизненные перипетии, охранник этот завалился спать прямо на приборной панели, умело придав своему телу ту единственно возможную форму, петляющую среди циферблатов и железных рычагов. Я решил не отставать. Достал из рюкзака пенку, постелил ее на пол между сиденьями машиниста и его помощника… лег. Лежу. Тепло. Еду, куда нужно. На что еще жаловаться? Периодически, правда, в кабину заходил помощник, перешагивал через меня и что-то крутил среди приборов, но делал он это весьма корректно и, видимо, не в первый раз (я про перешагивание), мне неудобств, несмотря на тесноту и темноту, не доставляя. Надеюсь, что я ему – тоже. Так и ехали.

Потом я проснулся. Поезд стоял. Охранника не было. Придя в некоторую гармонию с  реальностью, осознал, что минуту назад он хмуро буркнул: «Приехали» и куда-то вышел. Быстро собрав рюкзак, покинул кабину и я. Ночь. Окаймленная на горизонте тонкой полоской света. Чисто поле, только рельсы, вагоны да маленький домик путейщиков. Холодно, после почти парилки кабины – холодно вдвойне. Отсутствие человеческой активности. Хотя нет, вон, кажется, светя фонариком на вагоны и чем-то по ним стуча, возвращается в начало состава мой охранник…

Это был… чей-то чужой охранник. Он совсем не походил на того человека, с кем я провел последние 4 часа. Он даже был в форменной кепке. Он сразу спросил меня, что я здесь делаю, после чего я окончательно убедился в подмене. Он строго напомнил мне, что проезд в локомотивах запрещен. Он заявил, что с этим составом я никуда дальше не уеду, ибо в нем будет ехать инструктор, да сам он меня не пустит, поскольку плочены большие деньги за охрану. Обнадежил, что скоро (через 10 часов…) будет поезд пассажирский, на котором я и смогу уехать. Исчезнув на 10 минут, вернулся с потребностью увидеть мои документы, которую я удовлетворил своим паспортом. После мы стояли вдвоем на путях, наблюдали переприцепку локомотивов (тепловоз неспешно удалился в ночь, а вскоре ему на смену прибыл зеленый электровоз – отсюда дорога вновь была электрифицирована), разговаривали о туризме и природе, о людях и животных – а я одновременно успевал надеяться, что сейчас мы с ним в процессе разговора окончательно подружимся и меня пустят совершить последний перегон до Кеми. Однако надеждам этим сбыться было не суждено – в ответ на призывный гудок локомотива охранник быстро со мною распрощался и был таков. Через пять минут пути были свободны. Поезд ушел. Я остался. Ночь. Чисто поле. Холодно…

Что-то изменилось в мире и пространстве. Следующие два машиниста послали меня на все четыре стороны. Почему-то именно на этом невнятном полустанке их настроение кардинально менялось, а желание подвезти путешественника – исчезало. Потом я узнал, что называлась эта станция «Сумпосад», или «Сумский Посад», что раньше, во времена расцвета Соловецкого монастыря, досюда с северо-запада доходили его владения на Большой Земле, ну а сейчас именно досюда с северо-запада доходят владения Октябрьской железной дороги Российской Федерации, самой главной, самой важной, самой цивильной дороги Москва – Санкт-Петербург – Мурманск. Предыдущие же два перегона я совершил по владениям Северной железной дороги, порядки на которой намного мягче, так что удивляться такой перемене настроений машинистов не следовало. Однако тогда, в 4 часа утра, чуть промерзший и уставший, я факту этому удивлялся, поскольку иных знаний про этот пункт, кроме названия его, на тот момент не имел. Я даже попытался подремать в уютном деревянном вокзальчике, однако это мне не удалось, поскольку, во-первых, было холодно, а во-вторых, к утру каждые 30 минут стали появляться новые составы и я вновь и вновь совершал километровую согревающую прогулку по путям к локомотиву, чтобы убедиться, что и здесь – не возьмут. При этом к тому времени я уже смягчил собственную просьбу и просил взять меня хотя бы до Беломорска, что на 55 километров ближе, чем Кемь. Как оказалось позже, это было ошибкой.

6 утра, неохотно встающее Солнце, новая попытка. «Здравствуйте, я путешественник, еду на Соловки, застрял вот здесь, возьмите меня, пожалуйста, до Беломорска», — говорю туда, вверх, в приоткрытое окно электровоза. «До Беломорска? Нет не возьму», — привычно уже слышу в ответ. «Ну, а может быть…» – «Иди, иди отсюда, не понял, что ли?». «Извините», — говорю – «счастливого пути». Отхожу. Любуюсь уже привычным пейзажем. Ловлю первые солнечные лучи. Жду следующий состав. Вдруг на путях замечаю пославшего меня машиниста, замечаю направляющимся ко мне и вопрошающим, докуда я точно еду. Выясняется, что в Беломорске останавливается очень мало составов, плюс там суровая ВОХРа, начальство какое-то, поэтому до него точно никто не возьмет. «А до Кеми», — говорит он – «возьму. Пошли». Довольный следую за ним. «Хорошее», как выясняется, враг «лучшего». Более далекая Кемь лучше Беломорска. Забавно.

Последние 5 часов с товарным составом. Разговорчивый машинист приоткрыл мне тайну, заключавшуюся в том, что Соловки – это ерунда, смотреть там нечего (сам он, будучи местным жителем, там бывал не раз и не два), а вот Валаам или Кижи – действительно достойны посещения (там он, естественно, не был ни разу). Кажется, в любой местности есть три типа людей: ревностно любящие свой самый лучший край в мире, не менее ревностно убеждающие, что это – дыра и делать здесь совершенно нечего, а также нейтральные персонажи. Этот последний машинист определенно относился ко второму типу, он некоторое время шумно удивлялся, чего это всех так на Соловки тянет, каменюки сплошные да мокрое соленое море (а действительно, чего это все приезжающие в Москву на Спасскую башню пялятся, часов в своей жизни не видали, что ли?… я уж про вечный огонь и не говорю), после чего назвал мне какую-то космическую сумму, которую якобы берут за переправу на Соловки и удалился по своим машинистским делам. После уже я выяснил, что названной им суммы хватило бы на переправу туда-обратно, после чего в кармане еще осталось бы привольное количество денег. Местные жители, конечно, важный источник информации, но слепо доверяться им тоже не следует. К тому же на севере, где основная и единственная валюта – жидкая. Лучше руководствоваться двумя независимыми свидетельствами.

В 11 утра 8 августа я, вместе с составом, пересек реку Кемь, в 11:10, так и не дождавшись машиниста, сам открыл дверь и выпрыгнул наружу, сильно удивив оказавшуюся поблизости женщину в оранжевом. Неизвестный и непредсказуемый маршрут был мною преодолен за 28 часов, оставив в пассиве лишь чрезвычайно грязные собственные руки, сдержанно грязную собственную одежду и рюкзак, а также легкое чувство голода. Вскоре, найдя водокачку со стекавшей от нее вниз по склону широкой струею воды и буфет, чрезвычайно грязные руки я превратил в сдержанно грязные, а легкое чувство голода и вовсе редуцировал до нуля супом из «быстрорастворимой вермишели» и частью шоколадки. Кипяток при этом был мне восхитительным образом продан, за пол-литра оного я отдал девушке за стойкой 4 рубля. Электричество дорого, говорят. Да и жалко, что ли?

От Кеми на Юг, до Санкт-Петербурга и Гатчины

…Дальше… дальше связное повествование прерывается. Хоть и было еще много того, о чем хотелось бы рассказать подробно – да видно не судьба…

Было? Было – прогулка по Кеми (преимущественно низкие грязно-желтые домики, грибы-ягоды продающиеся с грузовых машин, не очень молодое народонаселение, прохладно) и решение пока что ехать на юг, в Питер. В этом смысле – уникальный для меня опыт, ехать в Питер, при этом на юга. Две весьма неприятных личности – проводники единственного пассажирского вагона почтово-багажного поезда № девятьсот-чего-то-там — своим гнусным поведением, обсмеянием меня и моего путешествия вынудили меня вновь плюнуть на приевшуюся уже железную дорогу и отправиться на трассу. Там, возле моста через Кемь, словил я своего первого дальнобойщика – Лешу на МАЗе, кажется, который изо всех своих железных сил волочил два многотонных камня откуда-то совсем с Севера в место с названием КОндопога. «Волочил» означает, что в горку мы ехали со скоростью километров 40 в час, по ровной дороге – 60, под горку – максимум 70. 7 часов, соответственно на примерно 400 километров. Подружилдись мы с ним весьма, об чем только не поговорили за эти часы… Расстались где-то в одиннадцатом часу вечера на развилке – дорога на Кондопогу шла прямо, на Петрозаводск (и, далее, соответственно, на Питер) направо. Как и на всяком подобном пункте трассы, здесь присутствовала обширная стоянка для дальнобойщиков и едальное заведение. Леша пытался меня пристроить к двум знакомым водилам, но они по разным причинам отвергли мою кандидатуру им в попутчики. Ночевать с Лешей в машине прямо в Кондопоге я отказался – и отправился на поворот трассы, где минут через 10 выловил местного предпринимателя на полу-грузовом таком «Мерседесе», который и довез меня прямо до Петрозаводска. К этому времени даже потемнело немного. Дядьку этого многое томило в душе, ибо стоило лишь его немного разговорить, как я узнал все-все о том, как трудно жить простому российскому предпринимателю глубинки. В общем, скучать в дороге не пришлось, к тому же скорость передвижения на Мерседесе была просто космической в сравнении с несчастным перегруженным МАЗом. В первом часу ночи я был уже на железнодорожном вокзале Петрозаводска.

Самое приятное меня ожидало в зале ожидания на табло, извещающем о прибывающих и отправляющихся поездах. Тот самый премерзкий девятьсот-какой-то поезд вкупе со своими не менее пакостными проводниками единственного пассажирского вагона значился прибывающим еще только через 3 часа. Моральное удовлетворение было полным. Подружился с местными бомжиками, которые поведали мне о сущности всех мало-мальски значимых населенных пунктов вокруг Петрозаводска – в каждом из них существует тюрьма, зона или нечто подобное, в чем я скоро убедился на практике. У очередного прибывшего поезда (вот милое совпадение – это был тот самый, присно-памятный… а я-то в него напрашивался в Кеми!) последний вагон окружили мрачные люди, снабженные различным вооружением и собаками, и в подогнанный автомобиль начали загружаться люди весьма арестантской наружности. Потом меня оттуда погнали. А я и пошел. Полтора ранне-утренних часа погулял по Петрозаводску, спустившись к набережной, наполненной очень забавными экспонатами – подарками городов-побратимов. Настоящий северный, чистый и аккуратный город, Финляндия рядышком, основные надписи на городских зданиях дублируются именно на финском языке (а порою надписи дублируются более мелкими русскими буквами – крупными, соответственно, написано по-фински). Посмотрел на Онежское озеро, офигенное утреннее небо, разостланное над ним – и отправился на автовокзал, откуда автобусом был доставлен прямо до любимой трассы М18. Было где-то 8 утра.

И был туман. Какого никогда в жизни не видел. Он нарастал с каждой минутой, окончательно окутав все так, что на расстоянии двух вытянутых рук окружающее просматривалось уже не очень четко. Потом так же плавно и неспешно он начал спадать, потом спал, потом я поймал дядьку, который сам много путешествовал по Сибири, в том числе и автостопом. У него был микро-автобус и на протяжении где-то 50-ти километров до Пряжи он успел подобрать кроме меня дядьку, опаздывавшего на работу и трех удивительных парней. Бритых наголо – чистые буддисты внешне. При этом суть их по жизни – христианская и странствующая, от монастыря к монастырю, от одной православной святыни к другой. И всё – пешком. Из Петрозаводска пешком в Троице-Сергиеву Лавру, что под Москвой, ходили. С собой они не имели ничего, абсолютно, только одежду, ночевали в лесу, просто на земле. Вот такие люди встречаются…

Дальше автостоп шел с переменным успехом, часам к трем был я у развязки на Лодейное Поле, уже 220 километров от Питера, где по небольшому пока автостопному опыту совершил ошибку, променяв хорошую позицию на плохую, до которой сперва еще и добирался километра 2 через длиннющий мост. За мостом обнаружилась прямая трасса, с моста машины слетали на довольно большой скорости – в итоге я часа 2 прожарился на Солнце, не застопив вообще никого. В довольно мрачном настроении пошел я обратно до развязки, оттуда по путям еще километра 3 до вокзала Лодейного Поля – в общем, задолбался, устал, вспотел и был весьма недоволен собою. На вокзальной площади залпом выдул литр кваса. В итоге всё закончилось тем, что в час ночи я наконец оказался в Гатчине, сменив на пути 2 электрички и один поезд. Забавно как преображается кажется знакомый город ночью, в темноте. Покружил я часок по нему в поисках истинного пути, все улицы до жутиков одинаковые и незнакомые, хотя ходил тут десятки раз днем…

Из Гатчины — на Соловки и обратно

Прошли дни в Гатчине. И, наконец. 31 августа. Все-таки еду. Все-таки один. В то место, ради достижения которого и затеял всю эту эпопею. Желанные с 13-ти лет Соловецкие острова. Соловки.

Вечерней электричкой с Московского вокзала – до Лодейного Поля. Электричка эта характерна тем, что за 4 часа следования ее прочесали две бригады контролеров – первые взяли с меня 10 рублей, от вторых я отговорился первыми. Ночь на вокзале Лодейного Поля с ежечасными попытками вписаться в проходящий поезд – но это Октябрьская жел. дор., а в смысле возможности бесплатного проезда это – диагноз. С доброй дюжиной начальников поездов, проводников и контролеров переговорил я за эту ночку на перроне. Стена. Железная, непробиваемая. «Вы что, молодой человек?! Да никто вас здесь не возьмет!» Правду говорили. Никто не брал. Соответственно – марш в 5 утра на трассу, справа лес, слева река Волхов, укутанная туманом, протирающий рыжие глаза первый осенний день, сумасшедшая свобода от всего, кайф – и дядька-дальнобойщик прямо до Петрозаводска, проронивший за 200 с лишком километров с десяток слов. А я все по неопытности его разговорить пытался – первые полчаса. Не всегда это нужно, не всегда берут для того, чтобы время разговором скоротать. Бывает, что вот так – вроде бы непонятно зачем. Но взял. И высадил у знакомого пункта ДПС, трасса налево, Петрозаводск – прямо.

Решил я по прибытии не пороть горячку и погулять хоть несколько часов по дневному уже городу, погода-то обалденная. Погулял. Кучи детишек, таких свеженьких и прилизанных – 1 сентября как-никак. Так же чисто, аккуратно, чуть неспешно. Вроде бы ничего особенного – а что-то тем не менее цепляет и не оставляет равнодушным, западает в душу и память. Дабы материально затвердить пройденное – купил себе вяленых бананов (чуть не написал «местных») и отправился на пригородный поезд (не электричку, а именно поезд с тетками. Там где-то невдалеке уже и электрификация кончается – так что тепловозы становятся основой тяглового желдор транспорта), попутно успев поспорить с упорной юной девушкой в кассе, не желавшей по моему непродленному в первый учебный день студенческому (ну не успел я еще дорисовать очередную мифическую цифру и подпись нацарапать! А она прицепилась – и не дала билет на 2 зоны со студенческой скидкой. Купил тогда за те же деньги билет без скидки, но на одну зону – лишь бы в вагон влезть мимо проводницы.)  продавать мне билет. Разрешив сию проблему, сел я в поезд и спокойно достиг пункта с массивным названием Медвежьегорск. (он же МедГора) Заметно вечерело.

Там – полное повторение пройденного в Лодейном Поле. Только теперь не брали товарняки, про пассажирские и говорить нечего. Ночую на станции, периодически выползаю на улицу, к очередному составу, обламываюсь – и возвращаюсь. Так же, как и прошлой ночью, мне это к утру надоедает и как только контуры окружающего стали более-менее различимы при естественном освещении, я совершаю 5-километровый марш-бросок до трассы. В районе семи уже махал рукой немногочисленным проезжавшим машинам. При этом перманентно моросил дождик, пропитывая и меня, и рюкзак. К тому же все-таки Север. И все-таки уже осень… В общем, не жарко…

Через примерно час безуспешных попыток застопить хоть кого, обнаруживаю на противоположной стороне трассы парня лет эдак 16-ти. Тоже голосующего, соответственно в сторону Москвы. Я – с рюкзаком, в свитере и ветровке, дождь, утро, осень… парень – в водолазке. Всё. То есть еще были джинсы и кроссовки, но это как-то по умолчанию… Через некоторое время он подошел ко мне и мы разговорились. 16 лет. Живет в МедГоре. Едет в дяде в Москву, отца нет, мать бухает, а там может примут. Ездил ли раньше? – ну да, в Уфу, к примеру… Ночует на стоянках для дальнобойщиков, в едальнях. Помогает там по хозяйству – его и кормят… Мда-а. Дабы согреться, запалили найденные в лесочке грузовые покрышки… при этом продолжали голосовать… если и раньше никто не стопился, то теперь мы возникали в поле зрения водителей посреди черного столба вонючего дыма, с черными от резины руками, соответственно указанные водители только ускорялись, дабы нас побыстрее миновать. Зато мы хоть согрелись. Думаю, часа 3 по сумме провел я на той позиции. Потом покрышка догорела, парень ненадолго отошел куда-то – тут и возник дядька, что гнал свою десятку из Уфы до Мурманска… Вот так, 3 часа торчишь на одном месте, а потом – ба-бах – и возникает человек, который несмотря ни на что доводит среднюю скорость продвижения по трассе до расчетных 40-50 км/ч. Он гнал больше сотни и через пару часов я был уже у знакомой развилки на Кемь. Дальше – километров 5 ножками, километров 10 на двух местных дядьках, и часа в 2 дня я снова оказался у того же вокзала с надписью «Кемь», только теперь с другой стороны. Хоть Солнце выглянуло, а то ноги мокрые, рюкзак мокрый…

Дальше – продолжая в меньшей степени думать головой, в большей – просто существовать в ритме дороги и идти туда, куда ведет (вольные путешествия вообще сильно обостряют ощущение предначертанности собственной дорожки Богом, Высшей Силой, Космосом – как ни называй), просто пошел пешком через город в сторону Рабочеостровска – порта, по слухам отдаленного от Кеми километров на 12, откуда и отплывали катера на острова. Начались и закончились пятиэтажки, пошла сельская местность с черными деревянными домиками, закончились и домики – а я все топал и топал, всё та же бесконечная свобода, воздух и небо, к которым так жаждал вновь прикоснуться с 1993 года, так куда мне было торопиться? Начались пологие каменистые холмы, одна из жемчужин северной природы, поросшие мхом и вереском, брусникой и черникой – и я карабкался по ним вверх, спускался вниз, валялся во мху, тащил в рот все ягоды, что замечал своим зорким глазом, любовался окрестностями, побережьем Белого моря, снова спускался и шел-шел-шел вперед… Потом эйфория чуть прошла, но тут очень ко времени подвернулась автобусная остановка, на которую буквально через 10 минут прибыл тот самый автобус №1, который отходит прямо от ж/д вокзала Кеми. Я и сел в него. Жалко что ли для родного северного транспорта шести рублей?

Потом мы ехали. Потом ещё ехали… потом всё ещё ехали… тут-то я и осознал, что момент окончания эйфории подвернулся очень кстати. А уж автобус и подавно – мне-то казалось, что прошел я ой как много, а оказалось, что и половины расстояния до порта не освоил. Топал бы до ночи… а так в итоге часам к 4-м дня я уже в порту был. За сутки – из Петрозаводска. Приятно.

Дальше – иду до набережной, такой деревянной-деревянной, где выясняю, что единственный на сегодня катер на Соловки отходит примерно через час. Приятно вдвойне. Закупаюсь в местном ПродМаге (а цены совсем и не выше, чем в Москве – а пугали-то, пугали, Север, мол, цены огромные…), огурчики там, колбаска, еще что-то съестное… Потом проходит час, катерная мафия наотрез отказывается меня брать за сумму, меньшую, чем 250 рублей, сколько я их не упрашивал, я в итоге раскошеливаюсь – и ступаю на борт этой посудины с гордым именем… забыл я это имя, но гордое оно было, точно! Палуба, человек на 10-15. Подпалубное жилое помещение, оборудованное скамейками, еще человек на 10. Спасательный круг – есть. Один. Поплыли. А старушки в Кеми говорили мне, что штормовое предупреждение было…

Но не сложилось… в смысле, что шторма не случилось. Взамен – 4 часа неспешного спокойного перемещения по холодному северному морю. Описывать окружающее?.. бессмысленно. Надо самому видеть эту воду, это небо, это склоняющее к горизонту голову Солнце, острова, то ли застывшие глыбы, то ли неведомо откуда здесь взявшиеся гигантские киты, чувствовать кожей этот ветер и этот пропитанный влагой воздух, дышать, впитывать всё это каждой клеточкой тела. Эх, романтика… максимум первый час пути. А потом постепенно низменная физическая часть человеческой натуры начинает привлекать к себе все больше и больше внимания. Холодно, ветер продувает, лохматит волосы, холодит уши и бесцеремонно забирается за шиворот, постоянная качка начинает сказываться… определенным весьма образом, расслабление от того факта, что «добрался» тут же снижает тонус организма и невесть откуда возникает усталость. Одним словом, залез я вниз, в каморку с двумя длинными скамьями вдоль стен, посидел там, съел чего-то, прислонился к стенке (это легко написать, но непросто сделать. Качка, знаете ли…), ну и… проснулся.

Поднялся на 5 крутых железных ступенек, тем самым высунув голову на уровень, выше палубы… закатное Солнце на фоне нежно-голубого неба золотило древние стены и башни, многотонные валуны, из которых они были сложены…  и впервые в моей жизни – не на фотографиях. Самые настоящие живые камни, стены, мох на них, купола собора, причал, люди на нем, люди, покидающие катер, два щенка, полностью поглощенные погоней друг за другом… все совершенно реальное, красивое, холодное, строгое. Выпрыгиваю на причал…

2 сентября, 9 вечера. Впереди – 3 дня здесь.

Все предыдущие события, всё, что было до этих трех дней, и дорога домой уже после них – всё как полотно, из которого можно понадергать ниточек и хоть как-то передать словами то, что было. Что мне, возможно, и удалось. Но 70 часов на Соловках – это сплошной плотный клубок мыслей, эмоций, знакомств, событий, и нет во мне ни сил, ни возможностей, ни желания пытаться его распутать. И если понятно, что нельзя передать то, что было, хорошо, то лучше этого не делать вообще. По крайней мере сейчас, в рамках данного писания. Скажу только, что я немного боялся того, что встречу на Соловках, как боится любой, когда оказывается в полу-шаге от исполнения многолетней мечты. Я старался ничего от этих трех дней не ожидать – но все равно ожидал, хоть ожидание так часто неотделимо от разочарования… Но отплывая пятого числа от теперь уже такого знакомого причала, сколько раз я проходил мимо него за эти дни, я знал, что вернусь туда снова. И даже не потому, что не увидел и половины того, что хотел увидеть, четверти того, что достойно быть увиденным на Большом Соловецком острове, Анзере, Большой и Малой Муксалмах, Заяцких островах, а просто потому, что не смогу не вернуться туда вновь.

А дорога домой… подружившись на обратном катере с семьей, которая на собственной «Ниве» странствовала в то лето по Северу, после небольших приключений и приобщив этих людей к сущности вольных путешествий, оказался поздним вечером с рюкзаком, набитым подаренными ими мне всевозможными съестными припасами (там были и сушеные ананасы, и миндаль жареный, пряники, печенья… пытались даже тушенкой задарить) на вокзале МедГоры, откуда к утру добрался на поезде до Петрозаводска (третий раз за месяц!), а уж оттуда удачным на сей раз стопом за 10 часов пролетел 425 километров до Питера, почти всю полученную еду раздав бравшим меня в попутчики водителям.  Торжественный же въезд в северную столицу состоялся на стареньком молоковозе где-то на Выборгской стороне – вылез я из него, сел в троллейбус и… люди, так много, такие другие, в такой смешной одежде и обуви, занятые такими смешными и нелепыми якобы проблемами, и я посреди всего, поросший щетиной, пихающий их грязным рюкзаком в душных вагонах подземки, с дурацкой такой улыбкой на физиономии… 3 дня – порою это так много. А уж месяц…

Лучший месяц в прожитой мною к тому моменту жизни.

Спасибо всем.